Лекция № 6

Передо мной сидит девушка-пациентка. Ей 18 лет, и она очень красивая. Ее папа ушел из семьи, а мама больна раком. Ей нужно ухаживать за мамой, но одновременно она поступает в очень престижный ВУЗ, денег на оплату которого в семье нет. Вместе с тем, ей предлагают вступить в брак сразу два человека, которых она не любит, но целый ряд подруг, в том числе и старших, говорят ей, что брак с бизнесменом — это выход в создавшейся ситуации. Оба бизнесмена, разумеется, против того, чтобы она училась или работала. Замуж она не хочет. Но обоим, уже не очень молодым людям, она что-то обещала, и оба пытаются ловить ее на слове. Если учесть, что один из них кавказского происхождения, то ловят они ее не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова...

Как вы думаете, как она поступила?

Правильно. Она неделю просидела в «game-клубе» без сна и почти без еды (денег не было). Затем «друзья» из ночного клуба подсказали, что принимая «винт», «легче продержаться».

В компании наркоманов ее «развели на круг» (то есть с ней занимались сексом безо всякого ее желания все присутствующие в компании). Теперь она сидит у меня в кабинете и, покачиваясь, повторяет главную формулу неопределенности и неуверенности:

«Я не знаю, что мне делать... Я не знаю, что мне делать... Я не знаю, что мне делать...

Моя жизнь кончена... Окончена моя жизнь...»

Чувство экзистенциальной неуверенности, охватывающее подростка при необходимости принятия самостоятельных решений, — это ведь и есть результат хаоса «металлических опилок», состоящих из множества подражающих осколков «Я».

Выход из создавшейся ситуации подросток видит только в продолжении подражания, и в его сознании в тугой узел сплетается то, что предлагает ему массовая культура для того, чтобы он мог «забыться»: наркотики, казино, компьютерные игры, секс ради секса и т. д.

Попав в ситуацию нравственного выбора, девушка натолкнулась на отсутствие внутри самой себя нравственной иерархии, то есть понятных мировоззренческих позиций, которые могли бы ей подсказать, с чем нужно справляться вначале, а что можно отложить. Она не смогла разобраться, что в ее действиях плохо, а что хорошо, что правильно, а что неправильно. В ситуации кризиса все возможности поведения казались ей равнозначными.

Отсутствовала точка опоры, с помощью которой можно было сделать выбор. И она двинулась самым простым путем, из подсказываемых ей окружающими, — она попыталась отрешиться от проблем, уйти в зону «вненаходимости» с помощью химического вещества, так как другого способа не знала.

Но почему же тогда она не смогла во время услышать голос своей собственной совести или «бесконечной индивидуальности»? — спросите Вы.

Она не могла этого сделать потому, что ее не научили мы с Вами. Ни наше традиционное воспитание, ни наука, ни даже искусство в его современном состоянии, т.е. все то, что мы называем контекстом культуры, не учит человека ценить свое внутреннее пространство. Мы живем в мире, по преимуществу «экстернальном», в котором внешние по отношению к человеку идеи и вещи признаются реальными и значимыми, а внутренние, такие как совесть или воображение, считаются иллюзорными, и никакой значимости для личности не имеют.

Но если культура предлагает вместо всего этого некое состояние, которое мы обозначили старым русским словом «забытье», то это состояние не может быть случайным.

Не могла же культура так легко поменять жизненно необходимый контакт с бесконечной индивидуальностью на «кому» или «психоз» опьянения.

Ведь если бы опьянение являлось лишь симуляцией потока творческих ассоциаций, исходящих из состояния концентрации («точки Розанова»), то человек стремился бы только к легким степеням опьянения, которые, согласно пьяной мифологии, и являются чем-то вроде «молитвы» или «медитации», способствующей творческому процессу (сколько творческих людей уничтожила эта мифология, неизвестно никому).

Когда начинаешь заниматься практической наркологией, быстро выясняется, что дела обстоят гораздо сложнее.

Благодаря своему участию в некоторых фармакологических разработках сегодня я могу смело сказать, что имею возможность вылечить у страдающего алкоголизмом пациента «симптом потери количественного контроля», то есть сделать так, что привычная доза алкоголя не будет вызывать «срыва» — утраты контроля над собственным сознанием, поведением и, следовательно, контроля над количеством выпитого алкоголя.

Казалось бы, это победа. Устраняется один из главных симптомов хронической алкогольной болезни. Однако вскоре выяснилось, что это совсем не так.

Если вы задумаетесь, то поймете, что человек может напиться в результате конкретной биохимической патологии, которая «включается» при приеме алкоголя как бы автоматически, независимо от человеческой воли и сознания.

Но человек имеет возможность напиться до бессознательного состояния и не имея вовсе никакой патологии. Я человек практически не пьющий, но возможность довести самого себя до тяжелой степени алкогольного опьянения у меня всегда есть.

Другой вопрос, что мне при этом будет плохо. Меня, наверное, будет рвать, у меня будет кружиться голова, я не смогу ходить и разговаривать, но все это не исключает того, что я могу изнасиловать свой организм алкоголем, если поставлю перед собой задачу этого добиться. Разумеется, это будет невыразимой глупостью с моей стороны, но способность человека на глупости является, как известно, неотъемлемой чертой его природы.

В этом психологическом факте содержится абсолютный тупик той наркологии, которая пытается лечить с помощью страха по схеме «если ты выпьешь, то тебе будет плохо».

Проблема заключается в том, что если вы послушаете своих пациентов-алкоголиков внимательно, то практически никто из них не расскажет, что ему в запое или в состоянии глубокого опьянения было хорошо. Разве главному герою фильма «Ирония судьбы» Жене Лукашину было хорошо, когда его выволокли из бани и, как мешок с овсом, запихнули в самолет?

Да и как в терминах «хорошо» или «плохо», с точки зрения самооценки, можно говорить о состоянии, большую часть протяженности которого человек просто-напросто не помнит?

Образное русское выражение «напиться до чертиков» вообще описывает пребывание человека в состоянии полной невменяемости, то есть психоза — «белой горячки». Разве это состояние попадает в шкалу «приятного» или даже «неприятного», и, уж тем более, кто возьмется описывать его как «модель» творческого состояния души?

Нет. Принцип гедонизма тут не работает. Речь об иллюзии прекращения суеты и контакте с творческим началом может идти только в том случае, когда мы говорим о легких степенях опьянения алкоголем или о первых «опытах» приема наркотиков.

На самом деле, больные алкоголизмом, у которых вылечен синдром потери контроля, хотя и с существенно большим интервалом, чем это было до нашей встречи, продолжали напиваться.

Если нам удается снизить потерю контроля, то это обозначает, что мы автоматически уменьшаем и выраженность самого состояния опьянения. Некоторые пациенты приходили ко мне после такого опьянения на фоне нашей терапевтической схемы и говорили буквально следующее: «Ну выпил я стакан — не берет; ну выпил два — совсем легкий туман в голове...ну я и выпил ведро».

Каким бы образом лекарства не облегчали выраженность опьянения, алкоголь — вещество токсическое. У него есть летальная доза. Стало быть, даже если врачу удалось устранить те элементы опьянения, которые доставляют удовольствие, он никаким образом не сможет устранить токсического отравляющего воздействия высоких доз алкоголя.

Получается, что в случае, есл